Российская инфраструктурная монополия «Транснефть» нуждается в скорейшем оперативном вмешательстве своего главного акционера – государства. Практически всю первую половину нынешнего года нефтяные компании, по сути, работали на увеличение доходности «Транснефти» и, как следствие, благосостояния акционеров монополии. Сохранение тарифа на транспортировку нефти на прежнем уровне поставит под угрозу срыва нефтегазовые проекты, а бюджет в результате недополучит многие миллиарды рублей налогов и пошлин.
фото: pixabay.com
Заявление смелое, предполагающее наличие адекватной аргументации. Спешу предложить свои доводы на ваш суд.
1. «Транснефть» не несет никаких деловых рисков, однако тарифная политика компании предполагает не зависящую от конъюнктуры индексацию тарифов.
«Транснефть» действительно не несет никаких ценовых рисков. Даже экспортная пошлина, идущая в федеральный бюджет, подстраивается под существующую ценовую динамику, однако государственная инфраструктурная монополия как будто существует в вакууме, где цены на нефть если не константа, то плавно увеличиваются.
Тарифы на транспортировку нефти у «Транснефти» мало того, что фиксированные, но к тому же регулярно индексируются. Как следствие, в 2006–2019 гг. доля ренты инфраструктурной монополии на скважине (цена минус себестоимость добычи) выросла с 5 до 10%, а в 2020 г., по прогнозам, приблизится к 15%. Более того, в апреле 2020 г., когда федеральный бюджет получал от экспорта нефти слезы, отношение затрат на транспортировку к цене нефти достигло 30%.
Весной российские нефтяники работали не на благо государства и его граждан, а на повышение благосостояния трубопроводной монополии, где государство – ведущий, но отнюдь не единственный акционер. Если точнее, то в апреле при цене в $20/барр. доля «Транснефти» в ренте от скважины составляла 53%.
Отчетность «Транснефти» за I квартал 2020 г. предсказуемо показала железобетонное финансовое положение компании. Скажем, EBITDA (прибыль до налогов и амортизации) транспортной монополии в сравнении с IV кварталом 2019 г. увеличилась на 22%. В то же время EBITDA нефтяного сектора, тех самых компаний, которые «кормят» монополиста, значительно сократилась. У НК «Роснефть» падение составило 37%, у «Татнефти» – 44%, у «Газпром нефти» – 45%, у «ЛУКОЙЛа» – 49%.
Другими словами, прибыль «Транснефти» парадоксальным образом возрастала за счет убытков нефтяников. Пролонгация тенденции в экстремуме приведет к тому, что трубы будут незаполненными, поскольку нефтяные компании не смогут вкладывать достаточно ресурсов в собственные добычные проекты.
Прокачивать будет нечего.
Методология расчета тарифов «Транснефти» – отдельная история. В теории тарифы должны покрывать затраты и приносить определенную прибыль. На практике тарифы «Транснефти» при выполнении первых двух задач не зависят от каких-либо показателей эффективности (чтобы потребители знали, за что платят), той же надежности или безаварийности.
Нефтяные компании, как государственные, так и частные, неоднократно предлагали зафиксировать тариф на уровне не выше 10% от цены на нефть и предусмотреть указанные в предыдущем абзаце показатели, но правительство их не слышит.
Впрочем, 30% весенней доходности инфраструктурного оператора в мировой нефтегазовой отрасли – не предел. Впереди нас Колумбия, где после нефтяного обвала весны этого года тарифы на прокачку нефти внутри страны выросли аж до 45%.
Правда, в Колумбии правительство после обращения к нему производителей в лице Колумбийской нефтяной ассоциации планирует внести изменения в тарифную систему, но Колумбия нам, как известно, не указ.
2. Сохраняющиеся высокие тарифы на фоне законченных инвестиционных проектов.
Тактика завышенных тарифов «Транснефти» была бы оправданной и, что уж там, справедливой, если бы компания реализовывала крупные инвестиционные проекты.
Но с этого года в инвестиционном портфеле инфраструктурной монополии не осталось ни одной масштабной инвестиционной задачи, а инвестиционная компонента в расходах снизилась с 13,5% в 2019 г. до 1,5% в 2020-м. На период 2021–2024 гг. доля инвестиций в новые проекты «Транснефти и вовсе составит порядка 1%. При том, что тарифы, повторюсь, регулярно индексируются.
Устоявшаяся мировая практика гласит, что при реализации инвестиционных проектов за счет средств потребителей общепринятым итогом считается передача в (долевую) собственность результата проекта. Либо активами, либо частью финансового результата.
Но так в развитых, уважающих себя рыночных странах. В России «Транснефть» – главный экономический сеньор, а все остальные его вассалы. Всем компаниям, участвующим в реализации инвестиционных проектов «Транснефти», монополист в лучшем случае выразит благодарность, в худшем – поднимет тарифы на использование вновь обретенных активов. Созданных за их же, потребителей, счет.
А сами инвестиционные результаты идут не в федеральную собственность, что было бы логично, а остаются в собственности монополии.
Логичен вопрос о распределении значительно возросшего свободного денежного потока. Он направляется на дивиденды. Но не только в казну, что было бы логично, поскольку «Транснефть» управляет преимущественно советским трубопроводным наследием.
Дивиденды ныне выплачиваются неизвестным владельцам крупных пакетов привилегированных акций компании, владельцам, как считается, близким к самой «Транснефти», а также к ПАО «Газпром». Конечные бенефициары миноритарных собственников национального оператора неизвестны.
3. «Транснефть» тормозит развитие российской нефтяной отрасли.
Из всех вышеприведенных доводов это представляется очевидным, тем не менее кое-что добавлю.
По расчетам аналитиков Renaissance Capital, сравнивших денежные потоки российских и мировых мейджоров на полный цикл добычи за 2015–2019 гг., стоимость доступа к международным рынкам в среднем в мире составляла $20 долл./барр. У китайских компаний показатель был менее $13/барр., у латиноамериканских – $10/барр.
Для российских производителей нефти стоимость выхода на внешние рынки была существенно выше – $28/барр., что отражает не столько более высокие экспортные пошлины, сколько расходы на транспортировку нефти.
Почему столь безапелляционный вывод? Потому что еще в 2010 г. Renaissance Capital отмечал, что тарифы «Транснефти» почти сравнялись с североамериканскими, а в процентном отношении к цене на нефть равнялись 12,6%, тогда как в США – менее 1%. С тех пор ситуация изменилась лишь в худшую сторону.
Помимо этого, по данным стратегов из Sberbank CIB, в 2010-х тарифы «Транснефти» в рублевом выражении выросли на 26%, а цены на нефть (также в рублях) снизились на 14%.
Куда могли пойти высвобождающиеся средства? В первую очередь, на поддержание имеющейся сырьевой базы и разработку новых нефтяных полей. Вместо этого так нужные российской нефтянке деньги помимо государства идут неизвестным бенефициарам.