А то вон как Навальный лоханулся. Не в первый
уже раз между прочим.
http://navalny.livejournal.com/411199.html
И я лоханулся. Не стал, не стал! )))

Умер Милорад Павич, которого я любил лет в 14–15; тогда же я читал рассказы Элиаде, выпущенные в серии «Азбука 2000» – из-за того, что золоченые пятна на корешках этой серии, компьютерно сложенной целиком и поставленной на полку, складывались в число 2000, хотелось собрать все книги. Павича тоже издавала «Азбука», но у меня он был в другой серии – такие благородно-коричневые томики, на удивление легкие в руках, с заманчивыми репринтными картинками внутри (на картинках – что-то вроде обложек старых атласов, кодексов, симфоний). Именно легкость этих книг мне запомнилась и перенеслась в восприятие самого их содержания; меня удивляла общая для Павича и Элиаде воздушность того, что – тогда я еще этого не знал – называется фантастическим реализмом. Великие Гомбрович и Борхес, преувеличенный Маркес, а также многие русские романы недавнего времени были у меня впереди, и мне тогда казалось, что это – специфически балканское; и это отдаляло меня от Балкан до того времени, когда я стану совсем взрослым и не буду бояться вступить в мир, где земля проваливается под тобой по собственному желанию, обусловленному неясными магическими законами, и ты оказываешься под землей, на другой земле, в опасном воздухе. Две книги Павича поразили меня тогда – «Хазарский словарь» и та, где собраны повести «Шляпа из рыбьей чешуи», рассказы «Корсет» и «Дамаскин». Первый был разворачиванием во все стороны хитрых возможностей словаря, далеко выходивших за словарные задачи, как они представляются человеку, лезущему в словарь за справкой; с той поры, как я прочитал «Хазарский словарь», мне стало казаться, что толковый словарь – идеальная книга для необитаемого острова, где появится возможность читать ее с начала до конца. Это было предчувствие фрактальности – ветвление одних и тех же слов, истолкованных с разных сторон; захватывала идея «мужской» и «женской» версий словаря, различающихся только несколькими предложениями в одном абзаце. Это была щедрость, рассчитанная на то, что ею не сумеют воспользоваться. Мифология проступала, оглядывалась и по-хозяйски вступала в свои права, иногда вооружаясь пистолетами. То же в сочетании с ранее мало виданным в книгах эротизмом приковало меня ко второму сборнику, прекрасному балансу новелл – до того мне было страшновато читать эротические сцены, я слишком присутствовал при них, мне казалось, что я мешаю. Мифология не то чтобы успокоила меня, но позволила включиться в чтение и переживание: наблюдающий – это в порядке вещей. И был еще один рассказ о том, как в книгах вдруг стали исчезать одни буквы и появляться другие, – в голову людям приходят очень страшные мысли, страшные в своей беззвучности, и замена букв – из таких (можно позволить разве что слабый – синтезаторный? – звук, но лучше и без него). У Брэдбери на обугленной стене застыли белые силуэты детей, играющих в мяч. В «Аленьком цветочке», фильме Поволоцкой, Аленушка выходит из комнаты, не зная, что сестры перевели часы – и ее ударяет багрово-красное небо. Космическая капсула у Кубрика бесшумно разворачивается и протягивает клешни к воздуховодному шлангу космонавта. У Павича убегают буквы в книгах и присылают на свое место другие; и непонятно, кто кого тихо предает – смысл нас или мы смысл.

***
Когда я отхожу чуть вдаль от экрана, написанное здесь кажется ковром с редкими прорехами на местах тире; это тревожит меня, эти две строки добавлены, чтобы ковер исчез.

Воды стран Западной Африки опасны не менее, чем воды Сомали. А если сравнивать с Восточной Африкой, то более опасны. Восточная Африка, это сомалийское пиратство, тогда как в Западной Африке бандиты орудуют в водах почти всех стран побережья. Характер пиратства разный, если сомалийские пираты захватывают суда с целью получения за них выкупа, то западноафриканские бандиты, не имея возможности месяцами держать суда где-нибудь в бухте вдоль побережья, нападают на них с целью простого грабежа.

Ни один регион мира не пользуется столь дурной славой и не вызывает столько ненависти у моряков, как Африка. Очень не любят Ближний Восток, недолюбливают Индию, но Африка опережает всех. Многие, поработав в африканских водах, просто трясутся от одного слова «Африка», призывая на континент все мыслимые беды.

Я независим и могу позволить себе волность быть не «политкорректным». Было время, когда многие из тех африканских стран, которые вот уже много десятилетий появляются только в новостях-катастрофах, были сущим раем земным. Не было там неурожаев, почему-то обходили их стороной засухи, наводнения, эпидемии и массовый голод, не было президентов-людоедов, не было геноцида и беспрерывных войн всех со всеми. Все правильно – это было тогда, когда этими странами управляли проклятые белые колонизаторы. Беспощадно угнетавшие местное население. Теперь никто их, кроме их самих, не угнетает. И что видим? Африка превратилась в одну сплошную зону беспрерывных бедствий и катастроф.

Михаил Войтенко

в восторге от этого фото